Нить неизбежности - Страница 69

Мимо идут эти два урода в клоунских одеждах — братья Клити, Адриан и Анжел. В пограничников играют, придурки, выслужиться хотят — вот бы кого утопить, так ведь нет — доплыли. Они доплыли, а Ромен погиб. Вот после этого и надейся хоть на какую-то справедливость.

— Эй, Лида! Сигареты есть? — кричит издалека Анжел, мафиози из Пирса. Ближе подойти не решается и правильно делает, а то она вполне может от души пожелать ему какой-нибудь гадости, и тогда она точно исполнится — рога на башке вырастут или прыщ на заднице вскочит.

— На, подавись! — Лида швыряет в него только что открытую пачку «Короля Хильперика». Оба ромейских ублюдка падают на колени и, побросав винтовки, путаясь в своих дурацких тогах, начинают собирать рассыпавшиеся сигареты, пока те не промокли на влажном песке. Этим двоим почему-то ни разу не удавалось раскрутить Хозяина Чаши, даже если Мария была не против, — живут подачками и подножным кормом, а может, и приворовывают.

Сейчас они отойдут подальше, и можно будет снова взяться за Конде ле Бра…

«Отчизна со мной говорит на чужом языке, на том же чужом языке ей всегда отвечаю я. И цепь от браслета, что носит она на руке, вмурована в вечность, гранитную глыбу отчаянья…» Всё! Спать. Надоело. Только бы компашка Сирены перестала так орать — ночи им не хватило. Но это просто. Это — стоит только захотеть. Мелкие капризы Хозяин исполняет, не считаясь с расстоянием и не спрашивая разрешения у Марии.

Короткий порыв ветра обрушивает на них песчаную волну, и пёстро одетая компания с банджо, трещотками и магнитофоном торопливо удаляется метров на полтораста.

— Сказать, что ли, не можешь, — слегка обиженно заявляет алкаш Рано, слегка приотстав от остальных, — между шестой и седьмой он обычно смелеет, только на пользу ему это всё равно не идёт.

Так. Если не хватает духа устроить побоище на улицах Ромы, может быть, явиться среди бела дня в Ромейский Сенат, выгнать оратора с трибуны и сказать им всем, какие они сволочи? Славная мысль, только для этого снова придётся топать к Каменной Чаше, а это без малого два десятка километров через джунгли, а потом — ещё и в гору переться. Не мог Хозяин устроить своё логово прямо здесь, на берегу… Увидеть бы его хоть один разок — интересно, чудовище он или ангел? Пару раз он пытался с ней говорить, только речь у него какая-то невнятная и состоит не из слов — как хочешь, так и понимай. Первый раз было ощущение, будто он восхищается её молодостью и красотой. Лида даже слегка напугалась тогда — не пожелает ли он облапать её своими щупальцами. Никогда и ни за что! Кроме Ромена, никто не смеет к ней прикоснуться! Слава Богу, вскоре выяснилось, что нет у Хозяина никаких щупальцев, да и вообще тела у него, скорее всего, тоже нет никакого… Сирена, правда, болтала, будто разлеглась она как-то в самом центре Чаши в чём мама родила, возжелала полного удовлетворения низменных инстинктов и получила всё по полной программе. Только верить этой сучке — себя не уважать.

Так. «Господа, если к правде святой мир дорогу найти не сумеет, честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой…» — а вот этот славный пиит Конде ле Бра где-то слизал, у кого-то из древних, полузабытых…

Родной дом в Сольё был полон книг, и Лида до четырнадцати лет включительно прилежно посещала гимназию, а большую часть свободного времени проводила с этими книгами. Ну что поделаешь, если мама — профессор истории литературы, папа — редактор солидного журнала, а дочке вдруг надоела вся эта постная семейная идиллия и захотелось странного… Однажды она стянула из отцовского секретера толстую пачку сестерций, купила в дорогом модном салоне на все деньги тёмные очки, набедренную повязку, почему-то именуемую юбкой, и блузку с завязками спереди. А в ночном клубе «Галльский Петух», куда она направилась демонстрировать обновки, с группой товарищей как раз хорошо сидел Ромен Карис и поднимал тост за свободу Галлии. После этого возвращаться домой было не только страшно, но и незачем.

Лилль Данто идет по колено в прибое и даже не смотрит в её сторону. Старик вообще старается ни на кого не смотреть и всё, что он сейчас видит, искренне считает затянувшимся сном. Примерно полгода назад дождливым вечером он привычно уснул под мостом через Лайру, а проснулся уже здесь — вероятно, никто и не заметил пропажи престарелого бродяги, а если кто и заметил, то, скорее всего, был рад, что на улицах стало чище.

— Эй, Лилль! Хочешь есть? — Лида уже давно поняла, что старик даже чувство голода считает игрой собственного воображения и не придаёт ему должного значения.

— Чего?

— Кушать, спрашиваю, хочешь?

— А что — есть? — Привычка чуять во всём подвох берёт своё.

— Держи! — Она протягивает ему готовый мясной завтрак в вакуумной упаковке. — Поешь, а то так и сдохнешь, не проснувшись.

— А мне без разницы, как подыхать. — Лилль неторопливо, с достоинством приближается, принимает из её рук подаяние и молча уходит туда, где со скалы стекает в океан ручеёк пресной воды — не есть же всухомятку, даже во сне.

Чудеса, да и только. Толпы народу ломятся сюда со страшной силой, бросая имущество, родственников, работу, и никакого толку — кого блокадная команда заворачивает, а кого и сам Хозяин посылает куда подальше. А этого нищего доставили сюда прямым ходом и без какого-либо желания с его стороны. Неплохо бы как-нибудь дать ему понять, что он не спит. В конце концов, он — единственный соотечественник на всём этом острове, и его наверняка можно убедить, что причина всех его несчастий — ромейское владычество. Может быть, ему удастся то, что никак не получается у неё? Но это не к спеху — лучше дождаться, когда Лилль сам сообразит, что проснуться под своим мостом ему уже не светит.