Нить неизбежности - Страница 97

— Ты думаешь, тут всё просто так… — приговаривал Патрик, размахивая гигантской кистью и поглядывая на Лесю с хищным торжеством. — Я ведь сюда притащился, когда ещё блокаду не установили. Тут, кроме старухи, никого ещё не было. Я ей деда помогал хоронить. Только ты не подумай, что я сам ничего не могу. Я сам всё могу, даже больше, чем всё!

Какая старуха? Кого хоронить? Леся не стала задавать эти вопросы вслух. Тогда, ещё на борту самолёта, Патрик ей даже понравился, а его предложение прогуляться по пейзажу, рождённому воображением художника, привело её в бурный, хотя и недолгий восторг. Изнутри творение Патрика выглядело ещё более нелепым и противоестественным, чем снаружи.

На этот раз над горизонтом, выгнутым сумасшедшей дугой, висело четыре разноцветных солнца, а под ногами кишели черви с человеческими головами. Бессчётное количество кошачьих глаз на тонких фиолетовых стеблях прорастало сквозь это шевелящееся месиво, они раздувались, словно воздушные шарики, и лопались, наполняя воздух запахом застоявшейся гнили.

— Главное, ничего не бояться! — кричал Патрик. — Это мой мир, и он мне ничего не сделает, пока я его не боюсь. И ты не бойся — тогда всё будет нормально, просто отлично! Восторг! Полный улёт! Здесь я могу всё! Хочешь апельсин? — Он взмахнул кистью, как волшебной палочкой, и одно из глазных яблок окрасилось в ярко-оранжевый цвет и покрылось блестящей пористой коркой. Он протянул Лесе то, что получилось, но она испуганно отстранилась. — Не хочешь — не надо! — Патрик зашвырнул своё творение в сторону горизонта, и к небесному своду прилипло пятое солнце.

— Я хочу уйти отсюда, — сказала Леся, стараясь не выдать испуга и отвращения. — Давай уйдём. Пожалуйста.

— Подожди, это ещё не всё.

Почва под ногами вздыбилась, и с вершины возникшего бугра с визгом начали скатываться свернувшиеся в клубки черви. Леся зажмурилась, стараясь подавить приступ тошноты, а когда нашла в себе силы вновь открыть глаза, оказалось, что на возвышенности стоит Божественная Седмица: сёстры-близнецы Жива и Навь, одна — дающая жизнь, другая — отпускающая из жизни, Даж, Прах, Чур и Волос — владыки четырёх стихий и Род — владыка времени и продолжения жизни…

— А теперь можешь принести в жертву своим богам всех этих тварей, — удовлетворённо заявил Патрик. — Помочь?

— Давай уйдём, — повторила Леся, отвернувшись от кумиров. Идолы хоть выглядели как настоящие, но само пребывание их посреди всей этой мерзости казалось ей кощунственным. — Или просто дай мне умереть. Не мешай хотя бы…

— Хорошо, хорошо… — Казалось, художник был разочарован тем, что не получил законную порцию восторгов. — Сейчас. Только давай всё-таки попробуем… То есть я попробую. — Он открыл этюдник, висевший на плече, достал из него скальпель, измазанный краской, и воткнул его в пространство рядом с Навью.

В полотне образовалась брешь, и сквозь образовавшийся просвет показался кусочек океана. Патрик аккуратно вырезал изображения идолов, но когда ветер растащил лоскуты созданного им пейзажа, изображение Седмицы, возвышающееся над волнами медленного прибоя, начало меркнуть и вскоре растворилось в лучах закатного солнца.

— Сволочь! — Патрик с размаху зашвырнул этюдник туда, где только что стояли идолы, и сел прямо на мокрый песок, обхватив голову руками.

— Что с тобой? — на всякий случай поинтересовалась Леся. Теперь ей хотелось просто уйти подальше от поверженного изваяния Живы, но оставлять рядом с ним сумасшедшего живописца тоже казалось ей неправильным.

— Отстань! — Патрик глянул на неё исподлобья. — Иди куда хочешь. И оставь меня в покое.

— Хорошо. — Согласиться было нетрудно, надо было только решить, в какую сторону идти.

Патрик ухватил её за щиколотку и заговорил вновь:

— Ну неужели эта старая грымза права?! Ты знаешь, что она говорит? Что моя мазня слишком нелепа и бессмысленна, чтобы она могла бы быть на самом деле. Она говорит, что все плоды моего воображения — пустое место. Тоже мне — ценительница живописи! А ведь многие думают по-другому. Многие! Мне меньше ста тысяч за картину не платили. А если бы эти идиоты, которые такие бабки отстёгивали, смогли бы посмотреть изнутри на то, что купили? А? Абсурд будит воображение! Ужас будоражит кровь, видения смерти пробуждают к жизни. А может быть, старуха всё это сама подстраивает? Внутри своих полотен я свободен и всемогущ, но здесь… Она ведь говорит, что мои монстры просто нежизнеспособны, а пейзажи мертвы. Может, на самом-то деле всё у меня здорово получается, а она просто гадит мне. Может?

— Может, — на всякий случай согласилась с ним Леся. — А теперь давай Живу поставим. Надо вытащить её из воды и вкопать. Поможешь?

— Я — художник, — попытался возразить Патрик.

— Вот и отдохнёшь малость, — заметила Леся, вынимая заколку из волос. — А потом мы с тобой принесём жертву Живе, а в этом и труд есть, и радость. Хочешь?

— Чего?

— Узнаешь. — Леся сбросила с плеча лямку лётного комбинезона и, ухватив Патрика за плечо, потянула его туда, где волны неторопливо накатывались на берег, переваливаясь через уткнувшуюся в песок резную фигуру.

Восход Вчерашней Луны, Пекло Самаэля.

— Продолжай, — мрачно сказал Самаэль, по-прежнему не удостаивая даже взгляда здоровенную рогатую жабу в генеральском мундире. — Говори. Я тебя вижу.

— Мессир, право, стоит ли вам утруждать себя… — проквакала жаба, виновато поджав уши.

— А по-моему, это ты не желаешь утруждать себя, — холодно заметил Несравненный.