Нить неизбежности - Страница 76

— Вот и я сбежал, — поддержал беседу Онисим, расшнуровывая ботинки — захотелось походить босиком по песку. — Надоело быть оловянным солдатиком.

Она помолчала, глядя на далёкие силуэты кораблей, потом покопалась пальцами в песке и выловила оттуда мятый сигаретный бычок.

— Мне тоже… — сказала она, щёлкая зажигалкой с изображением какого-то типа с куцей бородёнкой и в лихо заломленном берете. — Мне вот тоже надоело быть фарфоровой куклой. — Бывший оловянный солдатик почему-то внушал ей доверие. Впрочем, здесь можно верить всем — даже Сирене. Чтобы попасть сюда, нужно быть или придурком, или святым. Или святым придурком. Это теперь… Раньше, ещё полгода назад, Тлаа не был таким разборчивым, наверное, потому она и здесь. — Лида Страто, — представилась она. — Я борюсь за свободу Галлии. А ты?

— Борешься… Лёжа на пляже? Интересный способ. — Онисим старательно улыбнулся, и в тот же миг почувствовал, что песок под ним проваливается, а вокруг поднимаются маленькие смерчи.

Лида вскочила на ноги, и на её лице нарисовалось явное желание пнуть этого хмыря, без приглашения свалившегося с неба, пяткой в нос.

— Не смей! Не смей! — Она никак не могла сформулировать, что именно он должен не сметь. — Сволочь, гнида, сукин сын! Вол рогатый! Петух мороженый! Дерьмо свинячье!

Когда запас ругательств у неё иссяк, из песка торчала лишь голова Онисима, и ему оставалось только надеяться, что девочка не возжелает использовать её как футбольный мяч. Но Лида неожиданно быстро утомилась от приступа гнева.

Странно, но Онисим не ощутил опасности. Годы службы в Спецкорпусе научили его чувствовать врага, но в этой девочке он врага не почувствовал, и даже то незавидное положение, в котором он внезапно оказался, показалось ему слегка забавным. Но всё же злоупотреблять чужой добротой не следовало — довести до неконтролируемой ярости можно кого угодно.

— Онисим, — представился бывший поручик, отплёвываясь от песчинок, которые норовили попасть в рот. — Меня зовут Онисим, просто Онисим, и я действительно толком не знаю, куда угодил.

— Врёшь! Всё ты врёшь. И больше не смей так говорить. А то договоришься. — Она отогнула краешек пледа, на котором загорала, достала из-под него сапёрную лопатку и начала неторопливо откапывать своего пленника. — Вот оставила бы тебя здесь на весь день париться. Понял? Ты тут никто! Ноль без палочки! Пустое место!

Дальше можно было не слушать. Непонятно, отчего с этой малышкой сделалась такая вот истерика, но сегодня разговора с ней, похоже, не получится. Как только руки освободятся, надо отсюда уходить — искать Место, Где Исполняются Желания. И не стоит ни с кем разговаривать, кому-либо задавать вопросы. Похоже, те, кто сюда попал, — все с лёгким прибабахом, не знают толком, чего им надо, — иначе давно бы каждый получил своё и растворился в своей мечте. Лучше вообще не попадаться никому на глаза. Хорошо хоть, эта девочка оказалась такой вот добродушной — дальше криков и лёгких песчаных бурь пойти не может. А если попробовать самому чего-нибудь захотеть? Например, вылететь из песчаного плена, как баллистическая ракета из своей шахты, и отправиться в сторону вон тех заснеженных вершин на бреющем полёте. Хочу, хочу, хочу…

Но ничего такого не произошло, лишь в очередной раз мелькнул перед глазами штык сапёрной лопатки, отгребающий песок от подбородка. Интересно, почему эта Лида так ловко сумела воткнуть его в песок, а обратно извлечь тем же проверенным способом не может или не желает? Почему?

— …возись тут с тобой! — Она бросила лопатку, откинула назад спутавшиеся длинные, выгоревшие на солнце волосы, стряхнула ладонью со лба выступившую испарину и крикнула кому-то в сторону: — Эй, Рано, иди сюда, быстро!

«Поздравляю, дружище, ты, кажется, добрался…» — знакомый голос прозвучал где-то внутри, и девочку, стоящую перед ним на коленях, слегка сплющило, словно она стала собственным отражением в кривом зеркале. Потом Лида вместе с окружающим её пейзажем распалась на мелкие разноцветные брызги, и вокруг повисла непроглядная серая мгла, полная тревожных шорохов.

— Поздравляю, дружище, ты добрался. — Брат Ипат висел на парашютных стропах, зацепившихся за темноту, сжимая в руке свой меч. — Тебе повезло, а мне, знаешь ли, не очень.

— Ты где? — Онисим поймал себя на том, что не вспоминал об Ипате с тех пор, как потерял из виду его парашют. — Что с тобой стряслось?

— Ты пока помолчи, а то времени у меня не так уж много. — Один строп задымился по всей длине и лопнул. — Я сейчас ближе к твоим парням, чем к тебе. Вот так. Но если ты не отступишься… Если тебе повезёт ещё раз, то мы встретимся, возможно, скоро. Здесь мне пока не нравится, но…

— Здесь — это где?

— Ты ещё не понял? — Ипат осторожно заткнул меч за пояс и разорвал на груди футболку, поделив пополам призыв «Приезжайте в Пантику», и оказалось, что грудь его по диагонали пересекает плотный ряд пулевых отверстий, которые на глазах затягивались; чешуйки свернувшейся крови опадали, обнажая свежую розовую кожу. — Вот так, брат Онисим, бывает. — Лопнуло ещё два стропа, и воздух почему-то наполнился душным запахом тления. — Ты скажи, что твоим передать, если раньше тебя до них доберусь?

— Сам знаешь. — Онисим почему-то сразу же поверил, что разговаривает с покойником и это не бред и не галлюцинация — не с чего было бредить.

— Знаю. Не прощаюсь. — Ипат выхватил меч и одним ударом перерубил три оставшихся стропа.

Чернота внизу разверзлась огромной огненной пастью, но он не свалился в неё, как ожидало того чудовище из Пекла.