Впереди, заслоняя пару горных вершин, выросло ослепительное холодное голубое зарево, как будто рядом на мгновение вспыхнула и погасла звезда. А потом что-то начало припекать ей поясницу, и запахло палёным. Оказалось, что модная сумочка, висевшая на её плече, дымится и обугливается, а сквозь прожжённые дыры просвечивают вспыхнувшие на Печати огненные знаки. Они погасли так же внезапно, как и разгорелись, и ей вдруг показалось, что вниз по склону катится бледная тень какого-то чудовища, которое корчится в конвульсиях и распадается на части.
Дальше она шла медленно, с трудом переставляя ноги. Усталость и боль вернулись, зато исчезла уверенность в себе и ощущение величия цели. На низком парапете, окружающем каменную чашу правильной круглой формы, диаметром в пару сотен аршин, сидел человек в драных брюках и синей клетчатой рубахе, завязанной узлом на пупе. По его обрюзгшему загорелому лицу стекали слёзы, в руке он держал бутылку, а рядом стояли ещё две — одна наполовину пустая, другая почти полная.
— Барышня! — Казалось, он даже слегка обрадовался её появлению. — Глотнёте? А то — это последнее. Больше, наверное, тю-тю… Совсем тю-тю. Лилль — сволочь. Тихушник. Всё выжрал.
— А где Тлаа? — спросила она у аборигена, осторожно присев рядом.
— А Тлаа? Тлаа тоже тю-тю… Лилль туда нырнул — и всё. — Он протянул Дине ёмкость. — Прощения просим, но стаканов не держим.
Она взяла бутылку, обтёрла горлышко полой укороченного платья и сделала большой глоток. Почему-то ей сразу же стало легче.
Восход Огорчённой Луны, Пекло Самаэля.
Как только они вышли из зарослей, впереди обнаружилось раскинувшееся до горизонта плоское пространство, покрытое потрескавшейся сухой глиняной коркой, посреди которого лежал на боку океанский пароход.
— Что это? — успел спросить Онисим, прежде чем сообразил, что здесь любые вопросы либо нелепы, либо бессмысленны.
— Временная база, — доложил старшина Тушкан, не забывая бдительно всматриваться в горизонт. — Пока здесь окопались. Ну с вами-то мы точно куда-нибудь прорвёмся. — За те полтора часа, пока они продирались через лес, последнюю фразу старшина повторил уже раз десять, с особым смаком произнося волшебное слово «прорвёмся».
— А ты у меня спроси, — потребовала Лида, не отрывая взгляда от раскинувшегося впереди пейзажа.
— О чём? — не понял Онисим.
— О том. Я знаю, что это. Патрик Бру «В ожидании ветра». Есть такая картина у нашего местного живописца, добропорядочного островитянина. Он меня пару раз выгуливал по своим полотнам. Только после «Потрохов святого остолопа» мне его самого видеть тошно.
— Странно это всё.
— Ничего странного, — вмешался в разговор Ипат. — Ничего странного. У Самаэля и прочих Равных слишком бедная фантазия, чтобы слепить что-нибудь своё. Вот они и тащат сюда всё, что приглянётся, — всё нелепое, абсурдное, извращённое, всё, что пахнет паранойей. Кстати, этот Патрик ещё жив?
— Наверное. — Лида пожала плечами. — Его недавно Рано видел с какой-то девицей из новеньких.
— Хорошо.
— Что хорошо? Что?! — не выдержала Лида, которая ещё не отошла после парада мертвецов перед троном Ромена. Сорвавшись на ведьму, она выпустила лишь ничтожную часть накопившегося нервного напряжения. — Ты, призрак бродячий! Тебе всё хорошо! Ты уже сдох и не воняй тут. А я жить хочу — долго и счастливо.
— А я, думаешь, не хочу?! — перекричал её старшина Тушкан. — Смотри. — Он расстегнул воротник и обнажил уродливый рубец под левой ключицей. Смертельная рана тут же открылась, из неё полилась чёрная кровь, а лицо самого сержанта стало синим и покрылось багровыми пятнами.
— Отставить! — скомандовал поручик Соболь, видя, что Лида побледнела и вот-вот потеряет сознание. — Прости её, старшина, — она просто девчонка, живая и глупая.
— Есть, — коротко ответил Тушкан, возвращая себе обычный человеческий облик. — Только пусть она…
— Я не буду… — Лида с трудом подавила приступ тошноты. — Я не буду больше. Я правда дура…
— Все бабы — дуры, — рассудительно заметил старшина, давая понять, что инцидент исчерпан.
— Так вот, — как ни в чём не бывало продолжил Ипат, — если этот Патрик жив, значит, где-то поблизости должен быть выход — прямо в чрево пустого духа. Только надо знать, куда идти.
— А тут, куда ни иди, один хрен жарко, — сообщил рядовой Громыхало, который шёл замыкающим. — И тоска тут смертная. Одно развлечение — пострелять всяких тварей. Может, побыстрей ходулями двигать будем, а то меня там Лукреция заждалась, и жрать охота уже как из пулемёта.
— Нет! — Ипат осторожно наступил на глиняную корку, как будто пробуя её на прочность. — Здесь нельзя дважды оказаться в одном месте.
— Да ты гонишь, монах! — взревел Громыхало, но в тот же миг сверху донёсся оглушительный рёв. Голубое небо с розовыми прожилками лопнуло, открывая утыканную звёздным бисером черноту. Посреди неё возник раскалённый шар, который, оставляя за собой дымный след и разбрасывая во все стороны искры, неторопливо приближался к земле.
— «Огорчённая луна», — сказала Лида, провожая взглядом явление. — Эту дрянь тоже Патрик намалевал.
Несколько ошмётков окалины просвистели у них над головами, врезались в сосны, и хвою мгновенно охватило ревущее пламя. Огненный шар, замедлив полёт, повис над громадой корабля и вдруг сорвался вниз. Посреди пустыни образовалось огненное озеро, которое медленно раздвигало свои берега. Вскоре осталась лишь узкая полоска земли между пылающим бором и морем жидкого огня.